Этот рассказ - мой перевод англоязычного текста. Пожалуй, это лучший существующий художественный текст по нашему Клану (что не значит, что не надо писать больше и лучше). Моя просьба тем, кто захочет поиграть в наш славный дурдом: прочитайте текст, и если вы совершенно точно не хотите, чтобы подобное происходило с вашим персонажем по игре - не ходите сюда.
Повод всегда можно найти. Тем же, кто давно и прочно влип в наш Дом - автор очень просила отзывов. Пожалуйста, не поленитесь черкнуть хорошему человеку пару строк - я обещала ей перевести отзывы.
Оригинал текста лежит тут:
http://www.fanfiction.net/s/2127268/1/House_and_Clan Автор - Mrs. Muddlewait
Перевод - Werekat
Дом и Клан.
Зимой в Бостоне солнце заходит рано. К первым морозам люди либо спешат домой в темноте, либо сбиваются в кучки в лужицах грязного жёлтого света, ожидая автобус. Темнота подкрадывается к дневным существам; родители, везущие детей в кружки или на тренировки, включают фары.
В бытность там я просыпалась на закате, или даже раньше, если холодный пасмурный день переходил в тьму до срока. Я часто бродила в закатных сумерках, занималась делами как бы всерьёз: в хранилище редких книг в Гарварде, в книжных магазинчиках по всему Кембриджу - надо было успеть найти всё нужное прежде чем они закроются в пять. Вы могли бы случайно задеть меня плечом на Красной Линии в час пик, и сомневаюсь, что заметили бы это. Маленькая женщина, тяжёлое пальто, зимние сапоги, толстый шарф - обычное явление для Кембриджа. Даже заговорив со мной, восхитившись моей большой старой шляпой с чёрной вуалью, вы никогда не догадались бы.
Когда я была такой, как вы, я бы тоже не догадалась. Гулять по городу до вечерних новостей - не очень-то по-вампирски. Мой коллега Джейсон дразнил меня Послеобеденной Тварью.
На самом деле это не так. Я панически боялась - и сейчас боюсь - солнечного света, и даже сумерки меня несколько беспокоят. Я так и не смогла полностью поверить в то, что мои пальто и вуаль защитят меня от последних искорок света, пойманных на облаках и пылинках. Но беспокойство - не слишком высокая цена за возможность ходить по улицам, пока люди все ещё занимаются повседневными делами. Мне нравилось чувствовать, что я все ещё в какой-то мере участвую в повседневных, житейских заботах мира, что я могла стать просто одной из очереди в банк. Это стоило риска.
Собственно, это была среда, где-то середина октября - Хэллоуин или около того. Погода была обычной осенней бостонской - холодно, сыро и так темно от облаков, что я, пожалуй, могла бы безопасно выйти и в полдень. Мокрые листья пахли плесенью и темнотой, липли к канализационным решёткам, а серая морось дождя нашёптывала о грядущих холодах.
Я стояла в очереди в "Ремесленной Артели Янки", чтобы купить свечи из пчелиного воска. Было бы дешевле в магазине церковной утвари, но пойти туда было выше моих сил. Как говаривал другой коллега, Дерек, это же просто выставка использованных крестов. Предпочитаю такое обходить стороной. Три десятка свечей толщиной с моё запястье и дышащие липким медовым запахом, дорогие и тяжёлые. Ещё остро пахло сандалом, и звучала музыка. "Мессия". Рождественская музыка, изрядно рано. "Ибо родился младенец". Хороший хор.
Вгляделась в витрины, полные прихотливо изогнутых металлических серёжек и резных деревянных коробочек. Ничего интересного не нашла.
А за кассой стоял шкаф солнцеловов, сложных абстракций из стекла цветного и травленого, из маленьких гранёных кристаллов. В искусственно-ярком свете ламп в шкафу безделушки играли почти как в окне очарованного покупателя. Я засмотрелась на сине-фиолетовый с висящими призмами, с тоской вспоминая фонарик в моей старой квартире в Сомервилле, и представляя себе, как чудесно было бы в той маленькой белой комнатке, если в неё добавить ещё и цветные брызги света. Представила солнцелов на своей лампе. Хотелось купить его. Я не смела.
Клерк завернул свечи, и стал настойчиво предлагать мне выбрать одну из двух подарочных лент, из рафии или же хлопчатобумажную. - Это не подарок, - тихо сказала я. Он словно и не услышал - всё равно завязал на них красный бант и запихнул в пластиковый кулёк со снежинками.
В окнах химчистки торчали пластмассовые надгробные памятники, а с притолоки свисал потрёпанный картонный скелет. У паренька за прилавком были бутафорские вампирские клыки. Он взял мой помятый чек и подозрительно его изучил, словно собирался обвинить меня в подделке. В конце концов он утвердительно хмыкнул, и отдал мне одежду, завёрнутую в скользкую плёнку и сильно пахнущую растворителем.
- Вот это пятно, - пробормотал он, показывая на серый костюм. - Это что, томатная паста? Оно не совсем отстиралось.
- Томатная паста? О. - Я посмотрела. - Ничего страшного. Сойдёт. - Смотрелось не так уж и плохо, и в любом случае я не хотела привлекать внимание к странным красно-коричневым пятнам на своей одежде. Он взял с меня сорок семь долларов. Я поблагодарила его, стараясь улыбаться не слишком широко.
Часы показывали 6:19. Мне надо было вернуться к семи. Времени хватало на ещё одно дело.
Я нырнула в вестибюль почты, и ударилась о выцветший картонный стенд с прошлогодними рождественскими марками. Распутала шарф, расстегнула пуговицы, пока не нашла нагрудный ключ на ленточке. Мой ящик в нижнем ряду, и я пригнулась, будто прячась, чтобы открыть его. Потом пришлось опуститься на колени, как при молитве.
Пришло письмо от Маргарет, моей сестры. Родители покрасили дом в отвратительный жёлтый цвет, а они с мужем сходили на "Призрака Оперы". В конверте лежал и портрет моих племянников, очень серьёзных - в своём желании побыстрее сбежать от фотографа. На Джастине красовался галстук с улыбающимися самолётиками. Я прислала его ему на день рождения ещё в июне. Маргарет в очередной раз попыталась заманить меня в Калифорнию на День Благодарения. "Ты же знаешь, что тебя всегда рады здесь видеть, Кэти. Было бы чудно, если бы ты приехала". Зачем так много работать? Почему я всё ещё учусь? Разве я не должна была уже защитить диссертацию? Неужто я никогда не выберусь?
Был ещё какой-то пухлый пакет с тиснением. Джессика Мари Палонски и какой-то парень, чьё имя я слышала в первый раз, приглашали меня "разделить с ними радость начала новой совместной жизни". С Джессикой мы когда-то жили в одной комнате. Свадьба была в Провиденсе. Мелькнула дикая мысль: поехать!
"Свадебная месса. Полпервого. Фуршет". Разбежалась.
Я нацарапала на маленькой открытке, что сожалею, и засунула её в почтовый ящик.
Три банка хотели подарить мне кредитные карточки.
Я запихала письмо и приглашение в карманы пальто, а остальное выбросила.
Наш Дом был в девяти кварталах. Не хотелось толкаться в автобусе в многослойной одежде и с кучей пакетов, а девять кварталов не так далеко, когда не чувствуешь холода. По пути меня окатило ледяной коричневой жижей, когда старый зеленый "Бьюик" разбрызгал лужу, а ещё у меня попросили милостыню.
Нищенка, тощая девочка-подросток с зелёными волосами и проколотым носом, держала ребёнка. Я дала ей два доллара. Запихивая скомканные бумажки в ладонь, я осознала, что у меня, скорее всего, будут неприятности. Остановилась ведь, заметила. Меня это не очень волновало.
Хотелось знать, сможет ли она купить что-то нужное на два доллара. Я надеялась, что ей подали ещё что-то. Судя по её лицу - нет, не подали. Я попыталась превратить сожаление и жалость в ту освобождающую отчуждённость, с которой меня учили смотреть на дневные вещи и дышащих людей. Кажется, лицо всё же стало бесстрастным и спокойным к тому времени, как я вернулась домой.